Дракон мелового периода - Страница 17

В квартиру Хохланда вела парадная лестница, вернее, она была парадной лет, наверно, сто назад. На первом этаже не горела лампочка, из подвала несло кошачьей мочой; стены с осыпающейся вокзально-зеленой краской были исчирканы росписями. Кое-где на литых перилах еще сохранились чугунные бутоны, резные листья и завитушки; на некоторых площадках перил не было вовсе, и такие места я обходила по стенке, всякий раз в красках представляя, как срываюсь вниз, в пахнущий котами темный провал. Хохланд остановился у древней на вид двери, открыл несколько латунных замков и с любезным полупоклоном впустил меня внутрь.

Я перешагнула порог и уперлась взглядом в зеркало. Оно занимало простенок между двумя уходящими в темную даль коридорами, вытягиваясь от пола до высокого, как во всех старинных домах, потолка. Темное зеркало, с которого осыпалась амальгама, на резной деревянной тумбе, набитой тапочками, выглядело в точности как врата в царство призраков. Впервые с момента знакомства с Хохландом я почувствовала, что мрачное настроение отступает и ко мне возвращается здоровое любопытство.

– У вас тут коммуналка? – поинтересовалась я, разглядывая прихожую: черный электросчетчик какой-то дореволюционной модели, вывеска старых пальто на гвоздях вместо нормальной вешалки, склад обуви, покрытой слоем пыли, и прочие экзотические предметы обстановки.

– Нет, с чего вы взяли? Это моя собственная квартира. – сердито возразил старикан, с кряхтением нагибаясь перед тумбой в поисках пары одинаковых тапок. – Пребывающая в моей личной и безраздельной собственности.

Кажется, мне удалось еще раз оскорбить Хохланда. Я определенно добьюсь в этом искусстве больших успехов, прежде чем у него лопнет терпение и он меня выставит.

– Я ничего плохого не хотела сказать. – принялась я оправдываться. – По-моему, коммуналка – это так стильно, так романтично...

«И пахнет здесь, как в коммуналке». – чуть не сболтнула я, но, к счастью, сдержалась. Подумаешь, дедушка годами не прибирается, ведь он чахлый и дохлый, хорошо хоть сам выход из квартиры отыскивает, а квартира, похоже, настоящий лабиринт...

Дед провел меня темным коридором мимо ряда дверей – некоторые были заперты снаружи на замок, а иные, кажется, вообще заколочены, – и мы вошли в гостиную.

Пожалуй, слово «зал» подошло бы ей больше. Такие гостиные я прежде видела только в Зимнем дворце. С точно такими же, кстати, росписями на плафоне. Обстановка гостиной была не бедная, но какая-то запущенная. Вдоль стен, теряясь в пространстве, скромным рядком выстроились буфет, шифоньер, ширма, тумба с мертвым телевизором, оттоманка с валиками по бокам и трогательным ковриком перед ней, еще одно стоячее зеркало, круглый трехногий столик с китайской вазой, ножная швейная машинка «Зингер», накрытая гобеленом... Средний проспект с его рекламными цитами и автомобилями за мутным окном казался нереальным, как будто из другого времени. В глубоких узких оконных нишах цвела красная герань. Цветки были яркие и свежие, а листья – серые от пыли.

– Ух ты! – с восхищением выдохнула я, окидывая взглядом диковинное зрелище. – Можно я здесь немного огляжусь, чтобы слегка привыкнуть?

Хохланд фыркнул, но возражать не стал. Я обошла комнату по кругу. В поле моего зрения попадали все новые детали. Заложенная кирпичами голландская печь в углу; ажурная золото-тканая скатерть на трехногом столике; горка с хрусталем – даже сквозь пыль видно, что хрусталь – необыкновенного цвета «загнивающей сливы». Приблизившись к выцветшим обоям, я заметила золотые проблески и вдруг поняла, что это вовсе не бумага, а какая-то дорогая обивочная ткань, вроде парчи.

– У вас как в музее. – невольно понизив голос, сказала я Хохланду. – Столько всяких интересных штучек...

– Тут у меня покойная супруга все устраивала. – неохотно сообщил Хохланд. – Я и прежде в ее хозяйство не вникал, и теперь не собираюсь. В отношении быта я ретроград. Когда за десятилетия привыкаешь к определенному жизненному укладу...

– Поня-а-атно... – Во мне пробуждался азарт расхитителя гробниц. – Значит, у вас и другие комнаты есть?

– Разумеется, есть! – оскорбленным тоном заявил дед. – Только вам там делать абсолютно нечего.

«Теперь понятно, в кого пошла Антонина». – уныло подумала я.

– Заниматься мы с вами будем, скорее всего, не здесь, а в кабинете. У меня есть и лаборатория, но до практической работы мы вряд ли успеем добраться.

«Что он имеет в виду?»

Вслух я спрашивать не стала, чтобы не спугнуть его.

Между тем Хохланд жестом предложил сесть на диван и вслед за мной уселся сам. Несколько мгновений испытующе смотрел на меня, а потом сказал:

– Я в некотором затруднении. Тонечка поставила передо мной нелегкую задачу. Безусловно, если я беру ученика. – а такого не случалось уже лет десять. – то учу его от начала и до конца по собственной методе и программе. Вы же, как я понимаю, отнюдь не табула раса и уже чему-то учились, причем весьма бессистемно. Поэтому, хм, даже не знаю, с чего начать... Чего бы хотелось вам самой?

– Выпить чаю и чего-нибудь съесть. – чистосердечно призналась я. – У меня с утра крошки во рту не было.

Хохланд поджал губы и нахмурился.

– Я на пустой желудок ничего не соображаю. – торопливо добавила я. – А могу и в голодный обморок упасть.

– Что же, вас дома не кормят? – холодно осведомился Хохланд.

– Меня все утро тошнило. Я вчера в ночном клубе... э... отравилась шампанским... с пивом.

Хохланд молча покачал головой. Я втихомолку ухмыльнулась, представляя, какое мнение он обо мне составил.