– У кого я только не просила прощения. – первой хихикнула я. – В том числе и у тебя.
– Его элементы: «благодарность», «отказ» и «воздаяние».
– То есть кто-то меня не простил? – С этими словами я отступила на шаг и попыталась отдернуть руку. Эзергиль не отпускала.
– Не простил и собирается мстить. – согласилась Эзергиль. – И настроен настолько серьезно, что эта месть отмечена на твоей ладони.
– Все, спасибо.
Я попыталась отнять руку, но Эзергиль держала ее, как клещами. Моя ладонь стала влажной от пота. Я хотела позвать Джефа, но не смогла даже оглянуться.
– А вот еще иероглиф, «эй». – продолжала Эзергиль, скользя острым наманикюренным ногтем вдоль моей линии жизни. – «Вечность – смерть – завершение – совершенство – законченность – конец».
– Слушай, отпусти меня. – плаксиво попросила я. – Я тебе никогда ничего плохого не делала... разве что разок убить пыталась... ведь ты меня вроде простила...
– Я же сказала – конец. – ласково произнесла Эзергиль. Она рассматривала мою ладонь, как художник, закончивший очередной шедевр.
– Ладонь-то отпусти. – напомнила я.
– Вот так работают мастера. Что-то я забыла – Ах, да, печать! У мастеров, каллиграфии ринято ставить личную печать. Киноварью. Знаешь, что такое киноварь? Волшебный минерал... кровь дракона... она входила в состав всех эликсиров бессмертия...
Неожиданно Эзергиль наклонилась и укусила меня за мякоть ладони левой руки возле большого пальца. Я вскрикнула – больше от страха чем от боли – и рванула руку к себе. На этот раз Эзергиль не стала ее удерживать. Она нежно улыбнулась мне, развернулась и пропала в темноте.
– Она меня укусила! – чуть не плача крикнула я, бегом возвращаясь к костру. – Джеф, очнись!
Теперь разбудить его оказалось нелегким делом. Я трясла его за плечи и дергала за руки, но он оставался совершенно бесчувственным. Будь рядом вода, я бы облила его, но в моем распоряжении был только огонь. Огонь! Я схватила сухую ветку и выкатила из костра головешку, прикидывая, как бы с ее помощью разбудить Джефа, не покалечив его (и чтобы он не покалечил потом меня). К счастью, я заметила, что его веки зашевелились. Джеф качнулся, глубоко вздохнул и принялся тереть лицо руками.
– Ты с ума сошла? – невнятно спросил он. – Я же ясно сказал...
– Вот! – Я продемонстрировала укус. Джеф с хмурым видом исследовал рану: – Не было печали... Небось отходила от костра?
– Буквально на три шага...
– Кто это тебя?
– Эзергиль!
– Кто-кто?
Я вкратце рассказала, кто такая oЭзергиль. Не стала вдаваться в подробности; просто сказала, что моя подруга из мастерской реальности месяц назад ушла в чужой домен, и с тех пор ее никто не видел.
Джеф задумался, морщась от мыслительных усилий. Вид у него был, как у человека, которого среди ночи вытащили из кровати, облили ледяной водой и треснули дубиной по башке.
– Никакая это не Эзергиль. – сообщил он через полминуты. – Неужели сразу было не ясно?
– А кто?
– Раз сама не догадалась, то лучше тебе пока не знать... ради твоего же спокойствия.
– Джеф! – испугалась я. – Быстро выкладывай все, что знаешь!
Вместо ответа Джеф широко зевнул и отвернулс. Я уже достаточно познакомилась с его манерами, чтобы понять, что он мне не расскажет ничего, кроме того, что захочет рассказать сам.
– А что мне теперь делать? Сорок уколов в живот от бешенства? Или достаточно смазать йодом?
– Не вздумай! – мигом отреагировал Аясеф. – Дня два не трогай рану вообще. Понаблюдай за ней... и за собой.
– В смысле? Не будет ли заражения?
– И за этим тоже. Но главное – не меняется ли в тебе что-нибудь... мысли... желания... физиологические реакции... цвет глаз...
– Ты это серьезно?
– И как только что-нибудь заметишь, тут же приходи ко мне.
– Какого черта?!.
– От этого, возможно, будет зависеть твоя жизнь. – добил меня Джеф. – А может быть, и моя.
Я вернулась домой уже под утро. Дверь была открыта, все спали, и моего отсутствия никто не заметил. Я тихонько прокралась на кухню, вопреки совету Джефа, смазала укус зеленкой и легла спать. Остаток ночи прошел в несвязных сновидениях, а под утро приснился настоящий кошмар – будто я стою у стола на кухне в незнакомой квартире и ем мясо. У мяса какой-то немясной, на редкость отвратительный вкус, и жуется оно очень плохо. Оно же сырое. – отмечаю я, (продолжая есть). И ем я его прямо с разделочной доски, отрезая куски от тушки. Кстати, чья это тушка? Я вижу ребра, вскрытую и очищенную от внутренностей грудную клетку, руки... Руки?! Это же человеческое мясо! (Я отрезаю и кладу в рот следующий кусочек.) Интересно, чье оно? Вот ребра, вот ключицы, вот руки и шея... а где голова? Я оглядываюсь по сторонам. Да вот она – стоит в тарелке на подоконнике и смотрит на меня мертвым взглядом. Присматриваюсь – это моя голова!
Меня перекосило от отвращения, и я проснулась. Укушенная рука распухла, ранки от зубов, несмотря на зеленку, воспалились, голова была тяжелая от недосыпа. Больше никаких перемен в своем состоянии я не заметила. Разве что завтракать не хотелось. После тошнотворного сна аппетит пропал начисто. Все еще впереди, мрачно подумала я. Зомби я уже однажды побывала, почему бы теперь не стать вампиром?
В подавленном настроении убрав в холодильник несъеденный завтрак, я позвонила Хохланду и сказала, что прийти к нему не могу, потому что заболела.
Судя по ледяному тону, Хохланд был мной крайне недоволен.
– Если не хотите у меня заниматься, почему бы не сказать об этом прямо, не тратя время на изобретение неправдоподобных предлогов? – ядовито спросил он. – И что с вами на этот раз? ударились о трамвай?